Русский император Пётр Первый прожил сложную и бурную жизнь. Жизнь, наполненную делами и событиями, иногда страшными и кровавыми, иногда величественными…
Сложным и бурным было и детство преобразователя Российского государства…

Пётр родился в ночь на 30 мая (9 июня) 1672 года.
Или же в 7180 году по принятому тогда летосчислению «от сотворения мира».

Точное место рождения Петра неизвестно.
- Некоторые историки указывали местом рождения Теремной дворец Кремля.
- А согласно народным сказаниям родился он в селе Коломенском.
- Указывалось также и Измайлово.

Отец - русский царь Алексей Михайлович, «Тишайший», как его прозвали в народе, - имел многочисленное потомство.
Он был женат 2 раза.
В 1-й раз на Марье Ильиничне Милославской (1648-1669).
Во 2-й раз - на Наталье Кирилловне Нарышкиной (с 1671 года).
От 1-го брака у него было 13 детей.
Правда, многие из них довольно рано - ещё при жизни отца – покинули грешную землю.
И из сыновей только Фёдор и Иван его пережили. Но оба были очень болезненными, росли хилыми.
Быть может, мысль остаться без наследников и побудила царя спешить вторым браком.
Свою 2-ю жену Наталью царь встретил в доме Артамона Сергеевича Матвеева, где она росла и воспитывалась.
Увлекшись красивой и умной девушкой, царь обещал найти ей жениха и скоро сам присватался к ней.
Вот эта молодая, пышущая здоровьем царица и родила красивого и здорового мальчика.
В день, когда родился царевич Пётр, по всей Москве служили благодарственные молебны, стреляли из пушек.
А счастливый отец, царь Алексей Михайлович Романов, на радостях прощал казённые долги, одаривал своих ближних, отменял суровые приговоры преступникам.
Из ближних и дальних мест в царский дворец ехали люди с дарами.

Царь Алексей Михайлович возлагал на своего младшего сына большие надежды.
Из двух сыновей от 1-го брака – один - Фёдор был больной, а другой - Иван – слабоумный.
Дочь Софья была не в счёт.
Так что вся надежда была только на Петра.
Именно он должен был стать достойным наследником.

Крестили царевича 29 июня 1672 года в Чудовом монастыре. Это был день святых апостолов Петра и Павла.
По другим данным в храме Григория Неокесарийского в Дербицах.
Крещён он был протопопом Андреем Савиным и наречён Петром.
А крёстным отцом был царевич Фёдор Алексеевич.
По древнему обычаю, с новорождённого «сняли меру» и в её величину написали икону апостола Петра.

Первые детские годы Петра протекали беззаботно и весело.
У новорождённого было много нянек и кормилица.
По некоторым отзывам, Пётр с детства был очень крепок физически, «возрастен и красен и крепок телом».
Зимой Петруша с удовольствием обкатывал ледяные горы. А летом объезжал столицу в забавной маленькой карете, которая была запряжена четвёркой тёмно-рыжих лошадок и сопровождалась пятью потешными карликами.

Если бы царь Алексей жил дольше, можно было бы ручаться, что Пётр получил бы такое же прекрасное, по тому времени, образование, как и его брат Фёдор…

О первых годах жизни Петра читаем у Льва Жданова:
«Все видят, как сильно любит царь ребёнка.
Ни к одному из сыновей, даже к первенцу, к покойному царевичу Алексею, объявленному было в своё время наследником трона, не проявлял такой любви и внимания отец.
Сколько раз бывало, не то что бы послать кого: справиться о здоровье ребёнка, - сам идёт на половину царицы, в покой Петруши и справляется: хорошо ли спал младенчик. Здоров-ли, весел-ли?..
Ни одно новое проявление внутренней жизни мальчика не ускользает от отца: слово, которое впервые пролепетал Петруша, резвая выходка, первые шаги полных крепких, словно – налитых ножек… Первыя шалости и капризы… За всем чутко, почти ревниво следил царь, словно жалея, если не сам подследил их, если мамы и сёстры, даже сама мать объявляла ему какую-нибудь радостную новость о проявлениях быстро-подрастающего, такого бойкаго, такого смышлённаго ребёнка.
- А уж приглядный какой… В тебя, как влитой, - любуясь сыном, говорит Наталье часто Алексей.
- Счастлив был-бы, а красота – што… Не в ей счастье, - со вздохом отвечает мать и крестит малютку, словно желая отогнать от него всякий призрак горя и недоли священным знамением креста.
И, словно чуя, какой любовью и заботой он окружён, крепнет и быстро ростёт царевич, как тянется кверху редкий цветок, в тепле и холе, под лучами солнца, под уходом заботливой, умелой руки садовника.
Крепнет быстро и тело и дух малютки. Уж чего он желает, то должно быть ему дано. Привык он так, что каждое желание его – закон для окружающих. И беда, если это желание не скоро исполнится, или почему-либо хотят отговорить его от неудобной затеи. Часами может плакать. Не ест, не пьёт ничего, никого не слушает, пока не добьётся своего.
Один лишь отец, и то не строгостью, а лаской да уговорами может успокоить тогда Петрушу.
Мать он тоже любит и слушает. Но она в критическия минуты – только сама готова заплакать с ребёнком, готова всё сделать, и даже не пытается обуздать строптиваго, несдержаннаго мальчугана.
- Все мальчишки на одно. Вон, Наташенька моя и вовсе иная… - говорит она.
Только то хорошо, что почти не бывало случая, когда чего-нибудь опаснаго, вреднаго для него или окружающих – требовал бы царевич.
Порою – окружающие не понимают: что за охота ребёнку в непогоду на воздух выбежать, любоваться вспышками молний, при чём, конечно, и ноги промокают, и вся головка, с которой он даже сдёргивает свой шлычек…
Или верхом ездить попросится. А если его и на малорослаго муштачка посадить – так не удержаться мальчуге.
Блестящия, красивыя вещи, какие в покоях матери, или у отца на поставцах стоят – все в его руках перебывали. И кубки резные, и статуэтки, часы, так заманчиво – тикающие. Многое и побито при этом… И всё он ближе разглядеть норовит.
В свои игрушки – в куклы, да в утварь разную и не играет почти малютка, хотя не мало их у него и у сестры Натальи.
А, вот, подарили ему в день ангела купцы московские весь наряд воинский, крохотный, но тонкой работы, совсем-как настоящий выделанный.
И угодили видно, ребёнку. Только и возится он с тех пор, что со своим вооружением. Запомнил, как на площади кремлёвской при нём ратники саблями махали, царя приветствуя. И сам то и дело знай, саблей машет… Гарцует на коне своём на деревянном – и с какими-то невидимыми врагами бой ведёт без конца…»
(«Русь на переломе»).

Пётр любил военные игры.
В придворных мастерских ему делали луки, деревянные ружья и пистолеты, барабаны, игрушечные знамёна.
Этим оружием царевич и сам тешился, и вооружал «потешных ребяток», то есть своих сверстников из семей придворной знати, всегда окружавших малолетних царевичей.

Сам царь в то время был ещё не стар и намеревался жить долго.
Но в 1676 году неожиданно умер.
Пётр был в это время ещё совсем маленьким (ему было всего 4 года).
И на престол вступил его старший брат Фёдор Алексеевич. К тому времени ему было неполных 14 лет.
Смерть царя Алексея Михайловича и воцарение его старшего сына Фёдора (от царицы Марии Ильиничны, в девичестве Милославской) отодвинули царицу Наталью Кирилловну и её родню, Нарышкиных, на задний план.
Царица Наталья вынуждена была отправиться в село Преображенское под Москвой…

После смерти отца опекуном 4-х летнего Петра стал его сводный брат, крёстный отец и новый царь Фёдор Алексеевич.

На открытие курса пришли царь и патриарх, отслужили молебен с водосвятием, окропили святой водой нового спудея и, благословив, посадили за азбуку.
Дьяк Никита Моисеевич Зотов поклонился своему ученику в землю и начал курс своего учения.
Причём тут же получил и гонорар:
- патриарх дал ему сто рублей,
- государь пожаловал ему двор, произвел его во дворяне,
- а царица-мать прислала две пары богатого верхнего и исподнего платья и «весь убор», в который по уходе государя и патриарха Зотов тут же и перерядился.

Царевич учился охотно и бойко.
Он прошёл со своим учителем, полагавшийся тогда курс наук, – азбуку, т. е. чтение и письмо, выучил назубок Часослов и Псалтырь, Евангелие и Апостол. И впоследствии он хорошо помнил и цитировал тексты из Священного писания, мог заткнуть за пояс многих священнослужителей. Любил читать и петь в церкви на клиросе.

Анна Романова в книге «Пётр Первый. Император Всероссийский» пишет:

«Пётр внезапно проявил немалые способности: он с лёгкостью учился чтению и правописанию, был чрезвычайно понятлив и обладал хорошей памятью. Его кумирами были такие выдающиеся деятели русской истории как царь Иван Грозный, Александр Невский и, конечно, его собственный отец, Алексей Романов. Царевич жадно впитывал знания из книг и картинок, которые служили больше для забавы, однако в них были изображены корабли, знаменитые здания мира, астрономические явления и прочие предметы, которые развивали детское воображение. С самого детства Пётр мечтал о создании собственных городов, возведении прекрасных зданий, штурме неприступных крепостей и мореплавании – впрочем, последняя мечта пока казалась несбыточной: мальчик не умел плавать и панически боялся воды».

На досуге мальчик любил слушать разные рассказы и рассматривать книжки с «кунштами» (рисунками и картинками).
Зотов сказал об этом царице.
И та велела ему выдать «исторические книги», рукописи с рисунками из дворцовой библиотеки. И заказала живописного дела мастерам в Оружейной палате несколько новых иллюстраций.

Заметив, когда Петр начинал утомляться книжным чтением, Зотов брал у него из рук книгу и показывал ему эти картинки, сопровождая обзор их пояснениями.

У Александры Осиповны Ишимовой читаем:
«Когда Пётр лишился попечения нежного отца своего, место его заступил настолько же нежный брат, и воспитание его продолжалось с прежней заботливостью.
Потом определён был к нему учителем дьяк Никита Моисеевич Зотов. Он учил его читать и писать по-русски, а также истории – всеобщей и в особенности отечественной. Зотов хотя не получил сам отличного образования, слишком редкого в то время в отечестве нашем, и не знал иностранных языков, но был человек очень умный, который понимал, как сделать учение приятным, и, кроме того, был усерден и неутомим. Исторические уроки его не могли называться этим строгим именем. Нет, это были не уроки, а занимательные разговоры, во время которых он рассказывал маленькому ученику своему о славных государях русских, особенно о Святославе, Владимире, Александре Невском, Дмитрии Донском, Иоаннах – Великом и Грозном и, наконец, о Михаиле и Алексее. Чтобы сделать рассказы свои ещё разнообразнее, Зотов велел представить в рисунках все важнейшие происшествия, случившиеся во время этих знаменитых царствований, и расположил их по всем комнатам царевича.
О, если бы вы могли представить себе, маленькие друзья мои, как эти картины и рассказы нравились Петру! Какой огонь блистал в глазах его, когда он слышал о храбрости Святослава или Владимира! Как весело улыбался при победе Донского! Как восхищался великими делами Грозного! Как огорчался его преступлениями! Одним словом, Зотов в полной мере достиг цели своей: пятилетний царевич, несмотря на младенческий ум свой, понял, что государя только история может научить царствовать, и полюбил эту науку более всех других. Иногда, слушая описание какого-нибудь города или крепости, он просил, чтобы ему показали планы их, и, к удивлению всех окружавших, рассматривал их с внимательностью и любопытством взрослого человека. Нередко случалось, что быстрый ум ученика проникал далее познаний учителя, и добрый Зотов, несмотря на всё своё усердие, не в состоянии был отвечать на беспрестанные вопросы его и принуждён был прибегать в таких случаях к учёным иностранцам, находившимся на царской службе, а иногда и к самому царю, который с особенным удовольствием любил разговаривать с умным малюткой и удивлялся его необыкновенным способностям.
Таков был ум Петра в самом нежнейшем детстве. Теперь я расскажу маленьким читателям моим случай, который покажет им сердце и нрав его в этом возрасте.
Царица Наталия Кирилловна, несмотря на всё сыновнее почтение к ней Феодора Алексеевича, имела много огорчений во время вдовства своего. Ближние бояре, окружавшие царя, по большей части родственники матери его – Милославские, ненавидели вторую супругу Алексея Михайловича и вместе с нею всех Нарышкиных. Пользуясь частыми болезненными припадками Феодора и кротостью Наталии, не любившей жалобами своими тревожить больного государя, они и приверженцы их клеветали на неё, старались отдалить её от царя и даже осмеливались иногда показывать ей своё неуважение. Однажды самый дерзкий из них, боярин Языков, похвастал, что заставит вдовствующую царицу выехать из дворца и жить в другом доме, отдалённом от царского. И в самом деле, он явился на другой день к Наталии Кирилловне и сделал ей своё дерзкое предложение под предлогом, что многочисленный двор её не может помещаться в одном доме с государевым.
Сначала царица, зная. Что это выдумка Языкова, не встревожилась этим безрассудным предложением и с твёрдостью отказалась от него, но потом, когда обманщик сказал, что пришёл от имени царя, Наталия вздрогнула и, испугавшись опасности, какие грозили сыну при немилости царственного брата его, не могла удержать слёз. Между тем этот сын, предмет нежнейших попечений её, был тут же, в комнате. С удивлением слушал малютка дерзкого, осмелившегося так грубо говорить с государыней. Уже он готов был закричать от гнева, как вдруг заблистали слёзы в прекрасных глазах его матери. О, как сильно забилось младенческое сердце Петра! Царица, обожаемая мать его, плакала от дерзких слов подданного! В эту минуту он увидел, что для наказания Языкова мало собственного гнева, и, не сказав никому ни слова, пошёл к царю.
Феодор Алексеевич по обыкновению обрадовался, увидев своего любимца, но испугался его встревоженного вида и заботливо спросил, что с ним. Тогда Пётр поцеловал несколько раз руку брата и сказал: «Государь! Я пришёл к тебе с жалобой на Языкова. Он хочет меня с матерью моей выгнать из дома отца моего и отдалить от тебя, как в старину Годунов отдалил и потом погубил царевича Димитрия. Если тот дом, куда высылают нас, нравится тебе, то я буду в нём жить вместе с тобою, но из дома отца моего без тебя, государь, никуда не выеду». Сказав это, маленький царевич оборотился ко всем окружавшим в это время государя и прибавил со слезами на глазах: «Разве я не сын великого царя Алексея Михайловича, что мне нет места в доме отца моего?»
Феодор был тронут почти так же, как и маленький брат его. Он поспешил успокоить и утешить его своими ласками и тотчас же пошёл к царице уверить её, что он никогда не думал отдавать Языкову таких несправедливых приказаний. Он предоставил ей наказать обманщика, как ей угодно, но кроткая Наталия отказалась от этого и великодушно простила виновного боярина. Ей приятно было оказать эту милость: в душе её разливалась такая радость, когда она нежными ласками благодарила маленького защитника своего, что ей хотелось бы всему доставить хотя бы половину того счастья, какое могло чувствовать её материнское сердце.
Так Пётр и в детстве был утешением и славой родительницы своей и всего семейства царского».
(«История России в рассказах для детей»).

Пётр любил своего учителя, всегда относился к нему тепло и с уважением...

27 апреля (7 мая) 1782 года после 6 лет правления скончался болезненный царь Фёдор Алексеевич.
За его смертью последовали бурные события, оказавшиеся во многом неожиданными и кровавыми…

После царя осталось 2 его брата:
- старший Иван, сын царя Алексея от 1-й жены Милославской, и
- Пётр, сын от 2-й жены Нарышкиной.

Встал вопрос, кому наследовать престол:
- старшему - болезненному и слабоумному 16-ти летнему Ивану согласно обычаю или
- младшему – здоровому и весёлому 10-ти летнему Петру.

Как всегда в подобных случаях, началась борьба боярских группировок за власть…

Заручившись поддержкой патриарха Иоакима, Нарышкины и их сторонники 27 апреля (7 мая) 1682 года возвели на престол Петра. При этом, они провозгласили Петра царём в обход старшего брата Ивана.

Фактически к власти пришёл клан Нарышкиных и вызванный из ссылки Артамон Матвеев, объявленный «великим опекуном».

Сторонникам Ивана Алексеевича было затруднительно поддерживать своего претендента, как «скорбного главою», то есть от природы умственно ограниченного, глуповатого.
Организаторы же фактически дворцового переворота объявили версию о собственноручной передаче «скипетра» умирающим Фёдором Алексеевичем своему младшему брату Петру.
Но достоверных свидетельств тому предъявлено не было.

Однако Милославские, родственники царевича Ивана и царевны Софьи по их матери, усмотрели в провозглашении Петра царём ущемление своих интересов. И, естественно, они с этим не смирились.
Тем более, что о троне мечтала и старшая сестра нового царя – Софья.
Она воспитывалась вместе с Фёдором Алексеевичем. Была умна, честолюбива. И не хотела довольствоваться обычной участью русской царевны.

Милославские спровоцировали стрелецкий бунт.
Стрельцы, которых в Москве было более 20 тысяч, уже давно проявляли недовольство и своенравие. Нарастающее недовольство их вызывали насилия, вымогательства, взятки руководителей Разрядного, Стрелецкого и других приказов, стрелецких и солдатских полковников.
Стрельцам постоянно задерживали жалованье, заставляли за здорово живёшь работать на начальных людей. Их переводили, не считаясь с протестом, с одного места службы на другое.
Стрельцы ещё зимой и весной 1682 года не раз жаловались на полковников, но безрезультатно. Теперь же, в связи со сменой власти, борьбой придворных группировок, дело приняло другой оборот…

Происки Милославских и царевны Софьи вызвали брожение и заваруху московских стрельцов.

Милославские умело воспользовались начавшимися волнениями стрельцов.
Они пустили слух, будто Нарышкины намерены найти подстрекателей беспорядков и казнить и их, и всех недовольных.
Распространяли выдумку, будто дядя Петра, молодой боярин Иван Кириллович Нарышкин, под предлогом малолетства племянника сам хочет царствовать. А царевича Ивана, чтобы не допустить к трону, или уже тайно удушили подосланные убийцы, или вот-вот это сделают.
Кто его знает, верили или не верили стрельцы в эти небылицы. Главное они получили предлог для мятежа.
И, подстрекаемые Милославскими, 15 (25 мая) 1682 года выступили открыто.
Они, вооружённые до зубов, с криками, что злокозненные Нарышкины задушили царевича Ивана, двинулись к Кремлю.

Наталья Кирилловна, надеясь успокоить бунтовщиков, вместе с патриархом и боярами вывела Петра с братом на Красное крыльцо.
Однако это отнюдь не остудило стрельцов, и мятеж на этом не закончился. Он, наоборот, продолжал разгораться.
Патриарх Иоаким пытался утихомирить смутьянов. Но его усилия ни к чему не привели.

Мария Дёмкина в книге «Эпоха Петра I» пишет:
«Появление Ивана несколько смутило бунтовщиков. Затем особенно дерзкие из них притащили лестницы, залезли по ним к крыльцу и стали разглядывать царевича. «Ты Иван?» - спрашивали они.
Пётр, по свидетельствам очевидцев, смотрел на всё спокойно, не изменяясь в лице. Но самое страшное было впереди. «Не убили Ивана – значит, ещё убьют!» - рассудили стрельцы. Люди Милославского напомнили, что изменники пока ещё не наказаны. Всех неугодных потребовали к Софье и Милославскому.
В это время на крыльцо дворца вышел Матвеев. Он напомнил, как стрельцы успокаивали разных смутьянов – от Разина до восставших в Коломенском холопов, как славно они бились с турками и с поляками. Потом посоветовал разойтись, обещая, что все их просьбы будут рассмотрены. Стрельцы замялись: Матвеев пользовался среди них авторитетом.
Дело испортил Михаил Долгорукий, начальствующий вместе с князем Юрием в Стрелецком приказе. Решив показать свою власть, он заявил стрельцам: «Ступайте по дома, полно буянить, разберёмся и без вас!» Разъярённые его словами стрельцы стащили тучного боярина с крыльца и бросили на копья…».

Разгорячённые стрельцы, оттеснив охрану, устремились Грановитую палату, чтобы найти изменщиков и расправиться с ними.
Боярина Артамона Матвеева сбросили на бердыши и зарубили насмерть.
После этого началась резня.
И продолжалась она весь день...
Стрельцы зарубили воеводу Григория Ромодановского.
Убили и 2-х братьев царицы Натальи – Ивана и Афанасия Нарышкиных. Ивана Кирилловича, голословно обвинённого в измене и посягателстве на жизнь царевича, после жутких пыток выволокли на Красную площадь и там буквально изрезали на куски.

10-ти летний Пётр стал свидетелем жестокой расправы над близкими ему людьми.
Эти события оставили в памяти мальчика неизгладимый след, отразившись и на его психическом здоровье, и на мировоззрении…

Вот что пишет по этому поводу В. И. Буганов:
«Расправы восставших с близкими ему людьми не могли не потрясти юную и впечатлительную натуру Петра – они происходили на его глазах и оставили тяжкий след в его душе. Ни тогда, ни позже он не понял справедливости жалоб стрельцов; ненависть же к ним, или в лучшем случае неприязнь, вошедшие в его сердце в 10-летнем возрасте, он хранил многие годы, и она не раз прорывалась наружу, принимая подчас дикие. Необузданные формы. Современники, в том числе иностранцы, наблюдавшие его в зрелом возрасте, считали, что припадки гнева, конвульсивное подёргивание головы, характерные для него, во многом идут от потрясений детской и юношеской поры».

26 мая выборные от стрелецких полков явились во дворец и потребовали, чтобы старший Иван признавался первым царём, а младший Пётр - вторым.
Опасаясь повторения погрома, патриарх с архиереями, бояре и выборные люди Московского государства пошли на поводу у стрельцов. И согласились.
И патриарх Иоаким тотчас же - 25 июня - венчал их на царство. Он совершил в Успенском соборе торжественный молебен о здравии двух наречённых царей.
Кстати, в Оружейной палате Кремля сохранился двухместный трон для юных царей с маленьким окошечком в спинке. Именно через него царевна Софья и приближённые, подобно суфлёру в театре, подсказывали мальчикам, как вести себя и что говорить во время дворцовых церемоний.

29 мая стрельцы настояли, чтобы царевна Софья Алексеевна приняла на себя управление государством по причине малолетства её братьев. Та, по обычаю, отнекивалась и отказывалась от предлагаемой чести. Но, в конце концов, её «уломали» и она сделала вид, что согласилась.

Вот так, с помощью стрельцов Софья добилась, чтобы наравне с Петром царём провозгласили и его слабоумного брата Ивана, а её саму назначили соправительницей.

Таким образом, в результате бунта был достигнут политический компромисс: на трон были возведены вместе Иван и Пётр, а правительницей названа их старшая сестра царевна Софья Алексеевна.

Царица-вдова Наталья Кирилловна Нарышкина после этих событий должна была вместе с сыном Петром - вторым царём - удалиться от двора в подмосковный дворец в селе Преображенском и уединиться там.
Так мальчик лишился своего учителя-дьяка и прекратил обучение.

С этого времени Пётр с матерью жили в основном в сёлах Преображенском и Измайлове.
И появлялись в Кремле лишь для участия в официальных церемониях.
А их отношения с Софьей становились все более враждебными.

Мальчик был предоставлен сам себе.
И, подвижный и энергичный, он много времени проводил в играх со сверстниками – «дворцовыми робятками».

С 1683 года, никем не руководимый, Пётр начал здесь продолжительную игру, которая многому его научила.
Он пристрастился к военным играм.
В Преображенском он из спальников, дворовых конюхов, а потом сокольников и кречетнков - своих ровесников - сформировал две «потешные» роты.
Они были пополнены охотниками из дворян и других чинов.
Эти роты вскоре выросли в два «потешных» батальона.
С этими потешными Пётр поднял в Преображенском неугомонную возню.
Построил потешный двор, потешную съезжую избу для управления командой, потешную конюшню. Забрал из Конюшенного приказа упряжь под свою артиллерию.
Словом, игра превратилась в целое учреждение с особым штатом, бюджетом, с «потешной казной».
Всё свободное время Пётр проводил вдали от дворца - в сёлах Воробьёве и Преображенском.
С каждым годом у него увеличивался интерес к военному делу.
Пётр одел и вооружил своё «потешное» войско, состоявшее из сверстников по мальчишеским играм.
В 1685 году его «потешные», одетые в иностранные кафтаны, под барабанный бой полковым строем шли через Москву из Преображенского в село Воробьёво.
Сам Пётр служил барабанщиком.
В 1686 году 14-летний Пётр завёл при своих «потешных» артиллерию.
Огнестрельный мастер Фёдор Зоммер показывал царю гранатное и огнестрельное дело. Из Пушкарского приказа были доставлены 16 пушек.
Для управления тяжёлыми орудиями царь взял из Конюшенного приказа охочих к военному делу взрослых служителей. Их одели в мундиры иноземного покроя и определили потешными пушкарями.
Первым надел иноземный мундир Сергей Бухвостов.
Впоследствии Пётр заказал бронзовый бюст этого 1-го русского солдата, как он называл Бухвостова.

В Преображенском, против дворца, на берегу Яузы был построен «потешный городок».
При постройке крепости Пётр сам деятельно работал, помогал рубить брёвна, устанавливать пушки.
Здесь же расквартировывался созданный Петром «Всешутейший, Всепьянейший и Сумасброднейший Собор» - пародия на Православную Церковь.
Сама крепость была названа Прешбургом.
Вероятно, по имени знаменитой в то время австрийской крепости Пресбург (ныне Братислава - столица Словакии). О ней Пётр слышал от капитана Зоммера.
Тогда же, в 1686 году, появились под Прешбургом на Яузе первые потешные суда - большой шняк и струг с лодками.
В эти годы Пётр заинтересовался всеми науками, которые были связаны с военным делом.

Ближайшей «соседкой» села Преображенское была Немецкая слобода.
И Пётр уже давно с любопытством присматривался к её жизни.
Она была населена в основном военным людом. Из них Пётр стал брать в свою армию офицеров.
Там он впервые познакомился с европейским бытом, испытал первые сердечные увлечения и завел друзей среди европейских купцов. Постепенно вокруг Петра сложилась компания приятелей, с которой он проводил все свободное время.
Пётр закурил немецкую трубку.
Стал посещать немецкие вечеринки с танцами и выпивкой.
Познакомился с Патриком Гордоном, Францем Лефортом - будущими сподвижниками Петра.
Завёл роман с Анной Монс…

В начале 1690-х годов батальоны развернулись уже в 2 регулярных полка, поселённых в сёлах Преображенском и Семёновском.
Они в будущем стали настоящими военными подразделениями – Семёновским и Преображенским полками – основой гвардии Петра.
Их выучкой занимались иностранные офицеры.

Пётр устраивал настоящие сражения со стрельбой из пушек и штурмом крепостей.

Лучшим другом Петра был уроженец Женевы Франц Лефорт. Тот много рассказывал ему о европейских странах и учил воинскому искусству.
Лефорт учил молодого царя фехтованию, танцам, иностранным языкам, артиллерийскому делу, кораблестроению.

С большим интересом («гораздо с охотою») царь изучил арифметику, геометрию, военные науки, которым обучал его голландец Франц Тиммерман.

Прогуливаясь однажды с Тиммерманом по селу Измайлово, Пётр зашёл на Льняной двор.
И в одном из амбаров обнаружил завалявшийся английский ботик.
В 1688 году он поручил корабельному мастеру голландцу Карштену Брандту отремонтировать, вооружить и оснастить этот бот. А затем спустить на Яузу-реку.
И под его руководством плавал на своём ботике.
Однако Яуза и Просяной пруд оказались тесными для корабля. Поэтому Пётр отправился в Переславль-Залесский, к Плещееву озеру.
Там в устье реки Трубежа, впадающей в это озеро, заложил 1-ю верфь для строительства судов.
А через несколько лет в Архангельске была построена другая верфь...

Царевна Софья считала военные занятия Петра глупым сумасбродством. Но была довольна тем, что он не вмешивается в царские дела.
Мать до поры и до времени тоже спокойно относилась к потехам сына.
Но потом решила, что ему пора остепениться. Пора вести жизнь, достойную царского звания.
И чтобы образумить 17-летнего сына, Наталья Кирилловна решила женить его.
И подыскала ему невесту, молодую и красивую девушку - Евдокию Фёдоровну Лопухину - дочь окольничего.
Мать была для Петра самым близким человеком, он очень любил её и не стал перечить.
И 27 января 1689 года была сыграна свадьба «младшего» царя.

Анна Романовна:
«Жена сначала пришлась ему по душе – юная, красивая, умом, правда не слишком богата, но это ничего. Однако осознав, что мать женила его лишь для того, чтобы обуздать своевольную и свободолюбивую натуру сына, впал в тоску и оставил жену дома, отправившись в Переяславль строить корабли.
Евдокия вместе с Натальей Кирилловной писали ветреному царю трогательные письма, умоляя его вернуться в Москву. Но Пётр был непреклонен, отговариваясь от женщин наличием срочных дел. Так продолжалось до лета 1689 года…»

* * *
После женитьбы, по русскому обычаю, Пётр теперь считался совершеннолетним.
И мог уже претендовать на самостоятельное правление.
Следовательно, пришёл неминуемый конец регентству Софьи.
Активность Петра сильно тревожила царевну Софью.
Ведь она прекрасно понимала, что с наступлением совершеннолетия единокровного брата ей придётся расстаться с властью. А расставаться с ней она ох как не хотела…

8 июля 1689, в праздник Казанской иконы Богоматери, произошёл первый публичный конфликт между возмужавшим Петром и Правительницею.
Не оспаривая права старшего брата, Пётр был готов оставаться 2-м великим государём. Но не собирался терпеть 3-ю царствующую особу в лице сестры.
В тот день, по обычаю, совершался крёстный ход из Кремля в Казанский собор.
По окончании обедни Пётр подошёл к сестре и объявил, чтобы она не смела больше идти вместе с мужчинами в процессии.
Софья приняла вызов: взяла в руки образ Пресвятой Богородицы и пошла за крестами и хоругвями.
Не подготовленный к такому исходу дела, Пётр демонстративно покинул церемонию и уехал из Москвы.

Царевна Софья никак не хотела лишиться власти и не собиралась так просто сдавать свои позиции.
И поэтому, не ожидая того, что Пётр предъявит свои претензии на престол, она решила нанести превентивный удар. Решила захватить власть, прибегнув к дворцовому перевороту.

7 августа 1689 года неожиданно для всех произошло решающее событие.
В этот день царевна Софья велела преданному и послушному ей начальнику стрельцов Фёдору Шакловитому снарядить побольше своих людей в Кремль. Будто бы для сопровождения в Донской монастырь на богомолье.
Вместе с тем распространился слух о письме. Письме с известием, что царь Пётр ночью решил занять своими «потешными» полками Кремль. Что он решил убить царевну, брата своего царя Ивана, и захватить власть.

Шакловитый собрал стрелецкие полки, чтобы идти «великим собранием» на Преображенское и побить всех сторонников Петра за их намерение убить царевну Софью.
Тогда же послали троих верховых наблюдать, что делается в Преображенском с заданием сразу сообщить, если царь Пётр куда-либо выедет один или с полками.
Сторонники Петра среди стрельцов, в свою очередь, послали двух единомышленников в Преображенское.

Пётр узнал об этом событии в ночь с 7 на 8 августа 1689 года.
И, не думая ни минуты, он соскочил с постели, бросился в конюшню.
Он, как был в ночной рубашке, сел на коня и ускакал в ближайший лес. Конюхи догнали его, принесли одежду. Затем подоспело несколько начальников и солдат. С этим эскортом Пётр помчался во весь опор к Троице-Сергиевой лавре.
Около 6 утра, разбитый телом и истомленный душой, он добрался до монастыря.
Рассказывают, что, войдя в комнату, царь бросился на постель и, заливаясь слезами, рассказал о своей беде архимандриту и умолял его о защите.
По словам историков, это был единственный случай, когда он смертельно испугался за свою жизнь, вспомнив свой детский ужас после смерти отца, когда у него на глазах стрельцы подняли на копья его родного дядю, поубивали других его родственников…
Архимандриту удалось успокоить Петра.
В тот же день в Троицу подоспели Борис Голицын, Бутурлин и другие начальники Преображенского лагеря.
8 августа в монастырь прибыли обе царицы, Наталья и Евдокия.
Вслед за ними пришли Семёновский, Преображенский и стрелецкий Сухарёвский полки.
Между Москвой и Троицей завязались переговоры, продолжавшиеся более месяца.

16 августа от Петра пришла грамота, чтобы от всех полков были присланы в Троице-Сергиев монастырь начальники и по 10 человек рядовых.

Царевна Софья настрого запретила исполнять это повеление под страхом смертной казни.
А царю Петру отправили грамоту с извещением, что никак нельзя исполнить его просьбу.

Тем временем стрелецкие слободы в Москве пустели.
А число солдат и всех видов оружия в Троице постоянно увеличивалось.
Даже у самых преданных царевне людей стали замечаться признаки упадка духа.
Не сумев поднять стрельцов в августе, Софья должна была теперь уступать шаг за шагом настояниям своего брата.

27 августа пришла новая грамота царя Петра - идти всем полкам к Троице.
Большая часть войск повиновалась законному царю.
И царевне Софье - деваться некуда - пришлось признать поражение.
Она сама отправилась в Троицкий монастырь.
Но в селе Воздвиженское её встретили посланники Петра с приказом вернуться в Москву.
Вскоре Софья была заключена в Новодевичий монастырь под строгий присмотр. Пределы его ей покидать запрещалось.
Там она и умерла через 15 лет…

Старший брат, царь Иван (или Иоанн), встретил Петра в Успенском соборе и фактически отдал ему всю власть.
С 1689 года он уже не принимал участия в правлении. Хотя до самой смерти 29 января (8 февраля) 1696 года номинально продолжал быть соцарём.

7 октября был схвачен и потом казнён Фёдор Шакловитый.
Кроме него казнили 2-х наиболее активных сторонников царевны Софьи. А троих приверженцев царевны после битья кнутом и урезания языка отправили на вечную каторгу в Сибирь...

Так началось царствование Петра…

Детство и юность

Удары большого колокола Успенского собора Кремля нарушили утреннюю тишину столицы. Благовест подхватили сотни колоколов московских церквей и монастырей. Веселый перезвон и торжественные молебны продолжались весь день 30 мая 1672 года - так по традиции отмечалось прибавление семейства в царском роду. Праздник назывался государскою всемирною радостью.

У отца новорожденного - царя Алексея Михайловича - были особые основания радоваться появлению еще одного сына. Первая жена царя Мария Ильинична Милославская родила ему множество детей. Но, удивительное дело, дочери росли крепкими и здоровыми, а сыновья - хилыми и болезненными. Из пяти - трое умерло малолетними. Старшему, Федору, в 1672 году исполнилось 10 лет, но он не мог передвигать опухшие ноги, около него все время хлопотали врачи, из покоев и опочивальни не вылезали бабки - доморощенные лекари. Медики тех времен считали, что он страдал «цинготного болезнью». Не отличался здоровьем и второй сын - подслеповатый Иван. Хотя ему шел шестой год, но изъяснялся он с трудом, был косноязычным и отставал от сверстников в развитии. На него отец тоже не возлагал больших надежд.

Овдовевший 42-летний царь женился еще раз, взяв в супруги молодую, дышущую здоровьем Наталью Кирилловну Нарышкину. В 21 год она и родила ему сына, которого назвали Петром.

Рождение Петра сопровождалось обычным ритуалом: царь послал объявить свою государскую радость патриарху, затем членам Боярской думы и богатым купцам. В соответствии с обычаем отец царицы, ее родственники и близкие к ней люди были повышены в чинах. Месяц спустя, 30 июня, в Грановитой палате состоялся родинный стол. Приглашенную знать и высшее духовенство угощали сладкими блюдами: огромной коврижкой с изображением государственного герба и изделиями из сахара. На столе возвышалась расписанная узорами сахарная голова весом в два с половиной пуда, из сахара же были отлиты орел, лебедь, попугай, голубь и даже макет Кремля. Гости преподносили новорожденному подарки - хрустальные кружки и кубки, золотые чарки, перстни, кресты.

Воспитывался Петр по исстари заведенному обычаю. До пяти лет он находился под надзором многочисленных женщин - повивальной бабки и кормилицы, мамки и прочих прислужниц. «А на воспитание царевича или царевен, - свидетельствует современник, - выбирают из всяких чинов из жен жену добрую и чистую, и млеком сладостну, и здорову». Петра долго не отнимали от груди, поэтому у него оказалось две кормилицы.

Покои царевича были заполнены игрушками: деревянными лошадками, барабанами, пушечками, изготовленными по специальному заказу музыкальными инструментами, луками, стрелами, колокольцами. Вместе с отцом и матерью в сопровождении многочисленной свиты Петр совершал неторопливые выезды в монастыри, а также в подмосковные резиденции - Измайловское и Преображенское, где царь развлекался соколиной охотой. У трехлетнего Петра была маленькая крашенная под золото карета, в которую его усаживали во время торжественных выездов. В карету впрягались крошечные лошади, сопровождали ее пешие и конные карлики. Для игр к царевичам приставили сверстников, но карлы тоже непременно присутствовали в детской - они забавляли царевичей своими несуразными выходками и кривляниями.

Петру не исполнилось четырех лет, когда его отец, царь Алексей Михайлович, неожиданно занемог и скончался. Смерть отца вызвала большие перемены не столько в жизни маленького царевича, сколько в положении его матери. На престол вступил в 1676 году Федор. Точнее, его вынесли на руках бояре, объявили царем и тут же ему присягнули.

Напряженные отношения между мачехой и многочисленным потомством от первой жены царя Милославской, ранее смягчаемые главой семьи, теперь, никем не сдерживаемые, быстро вылились наружу. От двора были отстранены люди, близкие ко второй супруге Алексея Михайловича - царице Наталье Нарышкиной, и прежде всего воспитатель ее боярин Артамон Сергеевич Матвеев, первый министр в прежнем правительстве и ближайший советник царицы после смерти супруга. Его сначала отправили в почетную ссылку в Верхотурье, а затем подвергли заточению в Пустозерске. Опала коснулась и ближайших родственников царицы Натальи - ее старший брат Иван Кириллович тоже был выдворен из Москвы. Ключевые позиции в правительстве заняли Милославские.

В конце апреля 1682 года в возрасте 20 лет умер болезненный Федор, не оставив потомства. Его преемником мог стать либо Иван, либо Петр. За спиной обоих несовершеннолетних царевичей стояли группировки, ринувшиеся в борьбу, как только не стало Федора. Кандидатуру Ивана поддерживали все родственники первой жены царя Алексея во главе с боярином Иваном Михайловичем Милославским. Душой этой группировки была царевна Софья - умная, властная и весьма энергичная женщина, втайне сама мечтавшая о короне. На стороне Петра находились Нарышкины, среди которых не было ни одной сколь-либо значительной фигуры.

Формально преимущественное право на престол принадлежало Ивану, поскольку он был старшим из наследников. Однако по предложению патриарха, поддержанного некоторыми боярами, царем провозгласили десятилетнего Петра. Согласно обычаю регентшей становилась его мать - царица Наталья. По свидетельству современника, она была женщиной «доброго темпераменту, доброжелательного, токмо не была ни прилежная, и не искусная в делах и ума легкого».

Этим современником, на свидетельства которого мы будем часто ссылаться, являлся князь Борис Иванович Куракин. Свою карьеру Куракин начинал на военном поприще, он командовал гвардейским Семеновским полком в сражении под Полтавой. Слабое здоровье вынудило его перейти на дипломатическую службу.

Куракин в целом одобрял деятельность Петра, но с некоторыми оговорками: высокомерному аристократу было чуждо поведение царя, критически относился он и к его, если так можно выразиться, демократизму.

На склоне лет Куракин приступил к написанию истории царствования Петра. Это произведение, оставшееся незаконченным, примечательно тем, что содержит острые, иногда уничтожающие характеристики современников. В авторе этих характеристик видны ум, тонкая наблюдательность и беспредельный скептицизм.

Неискушенная в политических интригах царица Наталья вместе со своими бездарными родственниками не сумела взять власть в свои руки и организовать достаточно авторитетное правительство. Срочно вызвали из ссылки боярина Матвеева, на советы которого решила положиться царица. Пока он добирался до столицы из Пустозерска, противники Нарышкиных Милославские и Софья, по меткому выражению историка С. М. Соловьева, «кипятили заговор», используя в качестве вооруженной опоры в борьбе со своими противниками стрелецкое войско. Отметим, что стрельцам были чужды интересы Милославских и Нарышкиных, как, впрочем, тем и другим были чужды интересы стрельцов.

При Алексее Михайловиче стрельцы находились на положении дворцовой гвардии, пользовались рядом существенных привилегий и систематически получали от царя подачки. При его сыне они утратили эти привилегии (освобождение от городских служб, право беспошлинной торговли). Более того, бремя службы увеличивалось, а доходы, получаемые от занятий торговлей и промыслами, которые были существенным подспорьем к их мизерному жалованью, сокращались. Недовольство стрельцов усугублялось полнейшим произволом их командиров. Полковники присваивали себе стрелецкое жалованье, подвергали стрельцов жестокому истязанию за малейшую провинность, широко использовали их для личных услуг. Глухой ропот стрельцов в любой момент мог перерасти в активный протест.

30 апреля 1682 года, то есть через три дня после смерти царя Федора, стрельцы явились во дворец с требованием выдать им на расправу неугодных командиров. Царица Наталья, застигнутая врасплох, удовлетворила ультиматум, 16 командиров стрелецких полков были отстранены от должности и биты кнутом. В дальнейшем Милославским удалось направить гнев стрельцов против своих политических противников. В стрелецких полках пронесся слух, исходивший от Милославских и Софьи, что Нарышкины «извели», то есть умертвили, царевича Ивана. Стрельцам был подброшен список бояр, подлежавших истреблению.

15 мая по зову набата стрелецкие полки с барабанным боем и развернутыми, знаменами двинулась к Кремлю. Уверенные в том, что царевича Ивана нет в живых, стрельцы готовились осуществить план, подсказанный Софьей и Милославскими. Слух, однако, оказался ложным. На крыльцо вышли бояре, духовенство и царица Наталья с братьями Иваном и Петром. Так состоялась первая встреча Петра со стрельцами: внизу бушевала разгневанная толпа, а на крыльце стоял перепуганный и, конечно же, не понимавший значения происходивших событий десятилетний Петр.

Стрельцы, обнаружив, что их обманули, на некоторое время утихомирились, но затем потребовали, на расправу «изменников-бояр». Князя Михаила Юрьевича Долгорукого они сбросили с крыльца на копья своих товарищей. Был убит и боярин Матвеев. Помимо нескольких бояр и думных дьяков, стрельцы изрубили Ивана и Афанасия Кирилловичей Нарышкиных, а их отца Кирилла принудили постричься в монахи. Трупы убитых волокли по земле, приговаривая: «Се боярин Артемон Сергеевич! Се боярин Ромоданавский! Се Долгорукой! Се думной едет, дайте дорогу!»

Казни потрясли малолетнего Петра. Горе обрушилось прежде всего на плечи матери, но в детском сознании события 15-17 мая тоже запечатлелись на всю жизнь.

Опустошив ряды сторонников Нарышкиных, стрельцы потребовали, чтобы царствовали оба брата, а несколько дней спустя дополнили это требование новым - чтобы правление государством при несовершеннолетних царях было вручено царевне Софье.

В итоге майских событий были перебиты Нарышкины, но Софья вместе с Милославскими приобрела лишь призрак власти, ибо хозяевами положения в столице оказались стрельцы во главе с новым руководителем Стрелецкого приказа князем Хованским. Они диктовали Софье свою волю, потребовали, чтобы стрелецкое войско называлось надворной пехотой. В категорической форме они высказали также желание, чтобы на Красной площади в их честь соорудили «столп» (обелиск), на котором были бы перечислены их заслуги во время событий 15-17 мая. Правительница пыталась успокоить стрельцов раздачей денег и обещанием наград, но вскоре убедилась, что те, кто обеспечил ей власть, могут и лишить ее этой власти таким же кровавым способом, каким был совершен переворот 15-17 мая.

Софья стала искать себе опору в широких кругах дворянства. 19 августа она вместе с царями выехала из Москвы в Троице-Сергиев монастырь. Оттуда она обратилась к дворянам с призывом явиться под стены монастыря. Когда дворянское ополчение стало настолько многочисленным, что превратилось в грозную военную силу, Софья вызвала князя Хованского и на пути его в монастырь велела схватить и тут же казнить.

Узнав об этом, стрельцы поначалу решили дать бой собравшимся у монастыря дворянам, но сочли более благоразумным принести повинную. Роли переменились: не стрельцы диктовали волю Софье, а, наоборот, Софья предъявила стрельцам ультимативное требование срыть только что поставленный «столп» на Красной площади и не собираться в казачьи круги.

Началось семилетнее правление Софьи. Главой правительства стал князь Василий Васильевич Голицын, фаворит Софьи, выделявшийся среди современников начитанностью и знанием иностранных языков. Он «был своею персоною изрядной и ума великого и любим от всех» - так отзывался о нем его почитатель. Будучи руководителем Посольского приказа, Голицын в 1686 году заключил вечный мир с Польшей. Договор подтвердил присоединение к России Киева. Это был крупный внешнеполитический успех, которым Софья тут же воспользовалась для укрепления своего положения: с 1687 года в официальных документах наряду с царями стали называть имя Софьи. Впрочем, другие направления внешнеполитической деятельности правительства не только не закрепили престиж царевны, достигнутый вечным миром, но нанесли ему явный урон.

Россия взамен приобретенного Киева обязалась вступить в антитурецкую лигу в составе Польши, Австрии и Венеции и совершить походы против крымских татар. Союзники отводили этим походам вспомогательную роль: русские войска должны были приковать татарскую конницу к русскому театру военных действий и тем самым обезопасить польские и австрийские земли от ее опустошительных набегов. Борьба с крымцами соответствовала и интересам России, южные уезды которой подвергались их разбойным вторжениям.

Первый крымский поход во главе с князем Голицыным состоялся в 1687 году. Поход не пользовался популярностью среди служилых людей. Некоторые из них явились на смотр в траурном платье и с черными попонами на лошадях, выражая этим неверие в успех дела. В мае 100-тысячное войско двинулось к Крыму. Не дойдя до него и не встретив на своем пути неприятеля, войско, понеся значительный урон от бескормицы и отсутствия воды, вернулось обратно. Неудача, однако, не помешала Голицыну отправить победное донесение, смысл которого состоял в том, что оробевшие татары не отважились вступить в бой с русской ратью.

Через два года, в 1689 году, Голицын повторил поход. Чтобы не подвергаться опасности степных пожаров и не испытывать недостатка в воде, войско отправилось на юг ранней весной. На этот раз все же состоялись стычки с неприятелем, татар отогнали. В мае Голицын достиг Перекопа, но, постояв сутки у его стен, повернул на север. Второй крымский поход, как и первый, окончился безрезультатно. Однако Софья отправила фавориту нежное письмо: «Чем вам платить за такую нужную службу, наипаче всех твои, света моего, труды? Если б ты так не трудился, никто б так не сделал». В духе письма царевны была составлена официальная грамота Голицыну, в которой цари благодарили незадачливого полководца за «многую и радетельную службу», за то, что татары «от наших ратей в жилищах их поганских поражены и побеждены и прогнаны», что одержана «никогда неслыханная победа».

Громкие слова грамоты, как и торжественная встреча участников похода, должны были создать видимость успеха. Но шум, сознательно нагнетаемый Софьей, никого не обманул. В Москве даже носились слухи, что Голицын «взял с татар, стоя у Перекопа, две бочки золотых», оказавшихся, впрочем, лишь тонко позолоченными медными деньгами. Способный дипломат и галантный фаворит оказался никуда не годным военачальником.

…Как протекала жизнь Петра в течение этих семи лет? Вместе с матерью, царицей Натальей, он жил в подмосковных селах Воробьеве, Коломенском, Преображенском. При дворе Петру, как и Ивану, отводилась декоративная роль: он участвовал в церковных церемониях, посещал вместе с двором московские и загородные монастыри, присутствовал на приемах иностранных послов. Для царствующих братьев изготовили двойной трон, за спинкой которого скрывалась правительница, чтобы подсказать им, как вести себя во время приема послов. Один из таких приемов описал в 1683 году секретарь шведского посольства. Это первая из известных в настоящее время характеристик юного Петра. «В приемной палате, обитой турецкими коврами, на двух серебряных креслах под иконами сидели оба царя в полном царском одеянии, сиявшем драгоценными камнями. Старший брат, надвинув шапку на глаза, опустив глаза в землю, никого не видя, сидел почти неподвижно; младший смотрел на всех; лицо у него открытое, красивое, молодая кровь играла в нем, как только обращались к нему с речью». Петр проявлял к происходившему живой интерес, был непоседливым, что приводило в замешательство степенных бояр. Одиннадцатилетний Петр по росту и развитию выглядел 16-летним юношей. Автору цитированных строк удалось уловить черты характера Петра: подвижность, детскую (непосредственность, любознательность.

Чем занимался Петр в промежутке между утомительными торжественными ритуалами, случавшимися не так уж часто? Обучался грамоте. Образование он получил весьма скромное, если не сказать, скудное.

Еще когда Петру пошел восьмой год, к нему приставили дядьку-воспитателя боярина Родиона Матвеевича Стрешнева. С этого времени Петра, видимо, начали обучать грамоте. Его учителями с 1683 года были подьячий Никита Зотов и Афанасий Нестеров. Оба учителя не принадлежали к числу образованных и эрудированных людей. Живой и восприимчивый ум Петра мог впитать обилие разнообразных ученых премудростей, но собственных знаний наставников доставало лишь на то, чтобы научить его читать, писать, произносить наизусть некоторые тексты богослужебных книг да сообщить отрывочные сведения по истории и географии. Петр в годы обучения не прошел даже того курса, который обычно преподавали царевичам в XVII веке.

Между тем в зрелые годы он обнаруживал глубокие познания и в истории, и в географии, артиллерии, фортификации, кораблестроении. Этим он обязан собственной одаренности, неутомимой тяге к знаниям и готовности всегда учиться. Впрочем, не все пробелы в образовании царю удалось заполнить - он был не в ладах с орфографией до конца жизни и допускал ошибки, от которых грамотный канцелярист был свободен.

Большую часть времени Петр был предоставлен самому себе. Три увлечения поглощали его энергию.

С ранних лет он проявлял привязанность к ремеслам. В Преображеаское ему доставляли инструменты каменщика и плотника, столяра и кузнеца. Будучи взрослым, Петр в совершенстве владел по меньшей мере дюжиной ремесел, причем особенной виртуозности достиг в работе топором и на токарном станке. Любовь к физическому труду резко отличала Петра от предшественников и преемников. Невозможно себе представить, чтобы его богомольный отец, «тишайший» Алексей Михайлович, освободившись от пышного царского одеяния, орудовал мастерком каменщика или молотом кузнеца.

Еще больше Петра увлекало военное дело. Увлечение выросло на почве его детских забав. Со временем деревянные пушки стали заменяться боевыми, появляются настоящие сабли, протазаны, алебарды, пищали и пистолеты. Просторы Преображенского позволяли Петру производить полюбившуюся ему пальбу из пушек и вести военные игры с участием значительного числа сверстников. Там в 1686 году возникает военный городок с жилыми помещениями для Петра и потешных солдат, амбарами для хранения пушек и оружия. Все эти сооружения были обнесены деревянным забором с башнями и земляным валом. Потешные, сначала предназначавшиеся для игр, или, как тогда говорили, потех, с годами превратились в подлинную военную силу. У истоков двух полков - Преображенского и Семеновского, которые составят костяк будущей регулярной армии, стояли потешные батальоны, набранные из спальников, конюхов потешной конюшни, дворян, сокольников.

Но ни с чем не может сравниться страсть Петра к мореплаванию и кораблестроению. По признанию самого царя, истоки этой страсти восходят к рассказу князя Якова Долгорукого о том, что у него когда-то был «инструмент, которым можно было брать дистанции или расстояния, не доходя до того места», и к знакомству со старым ботиком, на котором, как сказали Петру, можно плавать против ветра.

Астролябия была привезена из Франции, а в Немецкой слободе в Москве, где жили иностранные торговцы и мастеровые, нашелся человек, умеющий с нею обращаться. Им оказался голландец Франц Тиммерман. Там же, в Немецкой слободе, Петр разыскал мореплавателя и кораблестроителя, который взялся отремонтировать ботик, поставить паруса и обучить управлению ими. Первые опыты кораблестроения производились на реке Яузе, притоке Москвы. Позже Петр вспоминал, что на узкой Яузе ботик то и дело упирался в берега. Тогда он перевез его на Просяной пруд, но и здесь не было нужного простора. Поиски большой воды привели 16-летнего Петра на Переяславское озеро, куда он поехал под предлогом богомолья в Троицком монастыре.

Петру не исполнилось 17 лет, когда мать решила его женить. Ранний брак, по расчетам царицы Натальи, должен был существенно изменить положение сына, а вместе с ним и ее самой. По обычаю того времени юноша становился взрослым человеком после женитьбы. Следовательно, женатый Петр уже не должен был нуждаться в опеке сестры Софьи, наступит пора его правления, он переселится из Преображенского в палаты Кремля.

Кроме того, женитьбой мать надеялась остепенить сына, привязать его к семейному очагу, отвлечь от Немецкой слободы и увлечений, не свойственных царскому сану. Поспешным браком, наконец, пытались оградить интересы потомков Петра от притязаний возможных наследников его соправителя Ивана, который к этому времени уже был женатым человеком и ждал прибавления семейства.

Царица Наталья сама подыскала сыну невесту - красавицу Евдокию Лопухину, по отзыву современника, «принцессу лицом изрядную, токмо ума посреднего и нравом несходного своему супругу». Этот же современник отметил, что «любовь между ними была изрядная, но продолжалася разве токмо год». Возможно, что охлаждение между супругами наступило даже раньше, ибо через месяц после свадьбы Петр оставил Евдокию и отправился на Переяславское озеро заниматься морскими потехами.

В Немецкой слободе царь познакомился с дочерью виноторговца Анной Монс. Один современник считал, что эта «девица была изрядная и умная», а другой, напротив, находил, что она была «посредственной остроты и разума». Кто из них прав, сказать трудно, но веселая, любвеобильная, находчивая, всегда готовая пошутить, потанцевать или поддержать светский разговор Анна Монс была полной противоположностью супруге царя - ограниченной красавице, наводившей тоску рабской покорностью и слепой приверженностью старине. Петр отдавал предпочтение Монс и свободное время проводил в ее обществе.

Сохранилось несколько писем Евдокии к Петру и ни одного ответа царя. В 1689 году, когда Петр отправился на Переяславское озеро, Евдокия обращалась к нему с нежными словами: «Здравствуй, свет мой, на множество лет. Просим милости, пожалуй государь, буди к нам, не замешкав. А я при милости матушкиной жива. Женишка твоя Дунька челом бьет». В другом письме, адресованном «лапушке моему», «женишка твоя Дунька», еще не подозревавшая о близком разрыве, просила разрешения самой прибыть к супругу на свидание. Два письма Евдокии относятся к более позднему времени - 1694 году, причем последнее из них полно грусти и одиночества женщины, которой хорошо известно, что она покинута ради другой. В них уже нет обращения к «лапушке», супруга не скрывает своей горечи и не может удержаться от упреков, называет себя «бесщастной», сетует, что не получает в ответ на свои письма «ни единой строчки». Не упрочило семейных уз и рождение в 1690 году сына, названного Алексеем.

Отношения между двором Петра в Преображенском и официальным двором в Кремле, корректные в первые годы правления Софьи, постепенно, по мере того как взрослел Петр, приобретали оттенок враждебности. Обе стороны зорко следили за действиями друг друга. В Преображенском не остались незамеченными участившиеся появления правительницы Софьи в разнообразных церемониях. 8 июля 1689 года правительница совершила вызывающий поступок - она осмелилась вместе с царями участвовать в соборном крестном ходе. Разгневанный Петр сказал ей, что она, как женщина, должна немедленно удалиться, ибо ей непристойно следовать за крестами. Однако царевна оставила без внимания упрек Петра, и тогда он в состоянии крайнего возбуждения умчался в Коломенское, а оттуда в Преображенское. В окружении Петра вызывало недовольство и то, что в титуле официальных актов упоминалось имя правительницы - «благоверной царевны и великой княжны Софьи Алексеевны». Царица Наталья Кирилловна открыто выражала возмущение: «Для чего она стала писаться с великими государями вместе? У нас люди есть, и они того дела же покинут».

Если в Преображенском на эти действия Софьи смотрели как на попытку приобрести популярность и в конечном счете произвести правительственный переворот, то и в Кремле аналогичные опасения вызывали увеличение численности потешного войска и непрерывные заботы Петра о его вооружении. Оговорим, однако, что сохранившиеся документы не дают основания утверждать, что у Петра в это время проснулось властолюбие и он проявлял такой же интерес к власти, как, скажем, к кораблестроению или военным потехам. Честолюбие на первых порах надо было подогревать, что и делала царица, руководимая советниками, более опытными в политических интригах.

О Софье, напротив, нельзя сказать, что у нее отсутствовало властолюбие. Освоившись с положением правительницы и привыкнув к власти, Софья исподволь готовила дворцовый переворот с целью лишить Петра прав на престол. Своему второму фавориту, Федору Шакловитому, руководившему Стрелецким приказом, правительница поручила разведать, как отнесутся стрельцы к ее воцарению. Шакловитый пригласил в скрытую от посторонних глаз загородную резиденцию верных стрелецких командиров и без дальних разговоров предложил им написать челобитную с просьбой, чтобы Софья венчалась на царство.

Большинству стрелецких начальников предложение Шакловитого повторить события весны и лета 1682 года показалось рискованным. Они отклонили предложение, сославшись на неумение писать челобитные. «За челобитной не станет, мочно челобитную написать», - уговаривал Шакловитый и тут же вынул готовую челобитную, составленную якобы от имени всего населения столицы, не одних только стрельцов. А если Петр не согласится принять такую челобитную? «Если не послушает, - отвечал Шакловитый, - схватите боярина Льва Кирилловича Нарышкина и Бориса Алексеевича Голицына, тогда примет челобитье». Горячей голове Шакловитого представлялось, что осуществление плана отстранения Петра от власти не встретят сопротивления. «А патриарх и бояре?» - спрашивали дотошные начальники. «Мочно патриарха переменить, а бояре - отпадшее, зяблое дерево», - успокаивал Шакловитый.

Привлечь стрелецких начальников к заговору Шакловитому не удалось: поговорив, они на том и разошлись. Осуществление переворота пришлось отложить, хотя некоторые стрельцы были готовы к решительным действиям. Одному из стрельцов смена патриарха представлялась так: «Как я к патриарху войду в палату и закричу, и он у меня от страху и места не найдет». - «Надобно нам уходить медведицу царицу Наталью». - «А за нее вступится сын!» - возразил собеседник. «Чего и ему спускать? За чем стало?» - последовал ответ. Самые решительные из стрельцов предлагали убить Петра, бросив в него гранату или подложив ее в сани. Другие собирались зарезать во время пожара - царь любил участвовать в тушении пожаров.

Среди стрельцов распространялись слухи о намерении Нарышкиных «извести» царя Ивана и правительницу Софью. Использовались и кое-какие новые приемы борьбы: ночью по улицам Москвы в сопровождении вооруженных людей ездил подьячий Матвей Шошин, нарядившийся точно в такой же белый атласный кафтан, какой носил Лев Кириллович Нарышкин. Он хватал стоявших на карауле стрельцов и зверски избивал их, приговаривая: «Убили вы братей моих, и я вам кровь братей своих отомщу». Один из спутников Шошина вопил: «Лев Кириллович! За что бить до смерти! Душа христианская!» Потерпевших доставляли в Стрелецкий приказ, и они там на допросах, введенные в заблуждение маскарадом, показывали, что стали жертвами Льва Кирилловича Нарышкина. Подобным способом Софья и ее сторонники пытались вызвать озлобление стрельцов против Нарышкиных.

Последнее по времени публичное столкновение Петра с Софьей произошло в июле 1689 года и было связано с торжеством но случаю возвращения Голицына из Крымского похода. Этот поход, как отмечалось выше, не принес славы ни ратным людям, ни их начальнику. Тем не менее Софья не скупилась на награды за сомнительные боевые подвиги, стремясь тем самым заручиться поддержкой стрельцов в надвигавшемся столкновении с Петром.

Петр демонстративно отказался от участия в пышных торжествах. Руководитель похода и другие военачальники, прибыв в Преображенское, даже не были приняты Петром. Эти действия Софья сочла прямым себе вызовом. Она апеллирует к стрельцам: «Годны ли мы вам? Буде годны, вы за нас стойте, а буде не годны - мы оставим государство». Последней частью фразы Софья подчеркивала скромность своих намерений. В действительности в Кремле, как и в Преображенском, велась лихорадочная подготовка к развязке. Она, как это часто бывает в напряженной обстановке, полной тревог и ожиданий, произошла совершенно неожиданно.

В ночь с 7 на 8 августа в Кремле поднялась тревога, стрельцы взялись за ружья: кто-то пустил слух, что потешные из Преображенского идут в Москву. Сторонники Петра среди московских стрельцов, не разобравшись в происходившем, сочли, что стрельцы готовятся не к обороне Кремля, а к походу в Преображенское. Мигом они помчались в резиденцию Петра, чтобы предупредить его о грозящей опасности. Тревога оказалась ложной, тем не менее слух вызвал цепную реакцию.

Петра разбудили, чтобы сообщить новость. Можно представить, какие мысли пронеслись в голове Петра и что он пережил в те недолгие секунды. Промелькнули события семилетней давности - разъяренная толпа вооруженных людей, бердыши, алебарды, пики, на острие которых сбрасывали с крыльца сторонников Нарышкиных. Решение, вызванное страхом за жизнь, было неожиданным - бежать. Бросился в одной рубашке в ближайшую рощу и в ночной тишине пытался уловить гул топота двигавшихся стрельцов. Но было тихо. Лихорадочно соображал, куда бежать. Ему принесли одежду и седло, привели коня, и он всю ночь в сопровождении трех человек скакал в Троице-Сергиев монастырь, за толстыми стенами которого семь лет назад укрывалась Софья.

В зрелые годы Петр был человеком большой отваги, много раз попадал в смертельно опасные переделки. Но в семнадцать лет он оставил жену и мать, кинул на произвол судьбы близких людей и потешных солдат, не подумав о том, что стены Троице-Сергиевой лавры, никем не защищаемые, не могли бы его спасти. Изнуренный долгой скачкой, Петр прибыл в монастырь утром 8 августа, бросился на постель и, обливаясь слезами, рассказал архимандриту о случившемся, прося защиты.

На следующий день из Преображенского к Петру прибыли потешные солдаты и стрельцы Сухарева полка, приехала и мать.

В Кремле узнали о бегстве Петра только 9 августа - весь день накануне Софья в сопровождении стрельцов была на богомолье. Новость вызвала тревогу, которую пытались скрыть наигранным спокойствием: «Вольно ему, взбесяся, бегать», - сказал Шакловитый.

Софья предприняла несколько неудачных попыток примирения. Сначала она для улаживания конфликта отправила к Троице патриарха Иоакима, но тот, симпатизируя Петру, остался при нем. «Послала я патриарха, - делилась со стрельцами результатами своей неудачной затеи Софья, - для того, чтобы с братом сойтись, а он, заехав к нему, да там и живет, а к Москве не едет». Затем она отправилась к монастырю сама, но в пути получила категорическое повеление брата вернуться в Кремль.

Военные силы, на которые рассчитывала опереться Софья, таяли с каждым днем. Вместе с Шакловитым она не могла удержать в повиновении солдатские и стрелецкие полки, не рисковавшие вступить в вооруженный конфликт с войсками, поддерживавшими Петра. По его вызову в Троице-Сергиеву лавру прибывали, во главе солдат и стрельцов, командиры полков. Там стрелецкие начальники сообщили царю о тайном совещании, созванном Шакловитым, о его попытке произвести дворцовый переворот. Последовало требование выдать Шакловитого.

Апелляция Софьи к оставшимся в Москве стрельцам, призыв встать на защиту своего начальника успеха не имели. Правительнице пришлось выдать фаворита, он был 7 сентября доставлен в монастырь, подвергнут допросу и пыткам и через пять дней казнен вместе с главными сообщниками.

Выдача Шакловитого означала полное поражение Софьи. Петр и его сторонники вполне овладели положением. Стрельцы вышли встречать ехавшего в Москву царя, в знак покорности легли вдоль дороги на плахи с воткнутыми топорами и громко просили о помиловании.

Еще продолжался розыск над Шакловитым, а Петр, находясь в Троице, отправил брату Ивану письмо с решением отстранить Софью от власти. «Срамно, государь, при нашем совершенном возрасте тому зазорному лицу государством владеть мимо нас». Далее Петр испрашивал разрешения «не отсылаясь к тебе, государю, учинить по приказом правдивых судей, а не приличных переменить, чтоб тем государство наше успокоить и обрадовать вскоре».

Письмо подводило итоги придворной борьбы и свидетельствовало о торжестве группировки Нарышкиных: Софья объявлялась «зазорным лицом» и в конце сентября была заточена в Новодевичий монастырь. Другим следствием переворота надлежит считать фактическое отстранение от дел слабоумного брата Ивана. Хотя в письме Петр и выразил готовность почитать своего старшего брата «яко отца», но решение всех практических вопросов сторонники Петра взяли в свои руки. К царю Ивану «не отсылались» не только в данном случае, когда формировали новое правительство, но и в последующие годы. Он номинально исполнял царские обязанности вплоть до своей смерти в 1696 году: присутствовал на приемах посольств, участвовал в церковных церемониях, его имя упоминалось во всех официальных актах.

Отстранение Софьи мало что изменило в поведении Петра. Добившись власти, он тут же проявил к ней полное безразличие. Участие в государственных делах он ограничил выполнением сложной и монотонной программы московского дворцового обихода - выходами в подмосковные и столичные монастыри и соборы, присутствием на семейных празднествах. Ничто не свидетельствовало о его стремлении вникнуть в дела управления. Его резиденцией по-старому оставалось Преображенское. По настоянию матери Петр в тяжеловесном царском облачении появлялся в Кремле лишь на публичных церемониях. Участники некоторых празднеств были поражены новшеством, несомненно исходившим от молодого царя, - тишину нарушала ружейная и пушечная пальба. Но церемонии и празднества Петр оставлял без всяких колебаний, как только заходила речь о марсовых и нептуновых потехах. Одну из марсовых потех царь организовал осенью 1690 года: стрелецкий полк «сражался» против потешных и дворянской конницы. Это противопоставление новых войск старым вошло в обычай, причем стрелецким полкам всегда отводилась роль побежденных. «Бои», не обходившиеся без жертв, чередовались с пирами.

К маневрам следующего года были привлечены значительные силы. Одной армией, состоявшей из потешных и солдатских полков, отрядов рейтар и драгун, командовал «генералиссимус» Федор Юрьевич Ромодановский («генералиссимус Фридрих»), другой, стрелецкой армией - тоже «генералиссимус» Иван Иванович Бутурлин. Началу военных действий предшествовала перебранка, противники, как тогда говорили, «травились», то есть задирали друг друга. Маневры завершились пленением Бутурлина, захватом обоза и знамен, а затем совместным пиром победителей и побежденных, громом залпов.

Увлечение марсовыми потехами чередовалось с забавами на воде. Зимой 1692 года царь отправляется в Переяславль. Туда доставляются в огромном количестве продовольствие и материалы для сооружения кораблей. Петр тоже участвует в строительстве корабля. Он так увлекся работой, что уговаривать его прибыть в Москву отправились виднейшие члены правительства - в столицу приехал персидский посол, и присутствия царя в Кремле требовал дипломатический этикет.

В августе корабли пустились в плавание по Переяславскому озеру. Его акватория ограничивала размеры кораблей и возможность маневрирования ими. Петра тянули морские просторы и настоящие корабли. Россия того времени располагала единственным морским портом - Архангельском. Туда в сопровождении многочисленной свиты - бояр, окольничих, стольников и 40 стрельцов в 1693 году отправляется Петр. Здесь он впервые увидел настоящие морские корабли - английские, голландские, немецкие, - доставившие сукна, галантерею, краски. Другие корабли ожидали погрузки мачтового леса, кож, мехов, пеньки, икры. На небольшой яхте Петр впервые совершил непродолжительное морское путешествие.

Поездка к морю в 1693 году носила разведывательный характер. У царя созрела мысль повторить поездку в Архангельск в следующем году, причем было решено более тщательно подготовиться к ней. Здесь был заложен корабль, наблюдение за его достройкой Петр поручил воеводе Федору Матвеевичу Апраксину.

В январе 1694 года умерла мать царя Наталья Кирилловна. Смерть ее выявила две черты характера царя, с которыми мы много раз будем встречаться в будущем: пренебрежение обычаями и стремление пережить горе в одиночестве. 25 января, когда положение царицы стало безнадежным, сын простился с нею и тотчас уехал в Преображенское, где, по свидетельству современников, в уединении скорбел по поводу потери. Отсутствовал он и на похоронах матери. Можно лишь догадываться, сколько пересудов вызвало такое поведение Петра у москвичей. Ранее этого Петр не участвовал и в траурной церемонии похорон своего второго сына Александра, умершего семи месяцев. Если в этом случае отсутствие Петра можно объяснить его неприязнью к жене и нежеланием находиться в обществе ее родственников и близких, то на похороны нежно любимой матери он, несомненно, не явился по иной причине - не желал показывать другим свои слабости. На третий день после похорон он прибыл на могилу и в одиночестве оплакивал ее смерть. Воеводе Апраксину о своем горе Петр сообщил кратко и выразительно: «Беду свою и последнюю печаль глухо объявляю, о которой подробно писать рука моя не может, купно же и сердце».

Выезд в Архангельск из Москвы состоялся не в июле, как в предыдущем году, а в апреле. В марте Петр пишет архангельскому воеводе письмо в том шутливом тоне, который свойствен переписке царя этих лет. Он дает распоряжения не от своего имени, а от имени князя Федора Юрьевича Ромодановского, на суше «генералиссимуса», а на море «адмирала».

В Архангельск было отправлено 2000 пудов пороху, 1000 самопалов. На верфи царя ожидал готовый к спуску корабль, начатый постройкой еще в первый приезд. На нем в июне 1694 года Петр совершил плавание, едва не стоившее ему жизни, - в пути его застигла буря.

В Москву царь вернулся в сентябре и сразу же начал готовиться к игре на суше. В окрестностях деревни Кожухово была сооружена крепость с земляным валом высотой в 3,5 метра, глубоким рвом и бойницами. Армиями командовали все те же Бутурлин и Ромодановский, причем Бутурлину во главе со стрельцами предстояло оборонять городок, а новым полкам, численность которых достигала 7,5 тысячи человек, поручалась его осада, а затем и штурм. Обе армии шли к исходным рубежам через Москву. Марш носил шутовской характер: впереди Ромодановского маршировала рота под командованием царского шута Якова Тургенева. Ей предстояло сражаться под знаменем, на котором была изображена коза. Впереди Преображенского полка шли бомбардиры, и среди них бомбардир Петр Алексеев, то есть царь. В шествии участвовали также и карлы. Вся эта процессия двигалась под шум барабанов, флейт и литавр.

Сохранилось шутливое описание маневров, впрочем, довольно точно рассказывающее о том, что происходило под Кожуховом с 30 сентября по 18 октября. После того как обе армии заняли рубежи, начали разыгрывать ранее составленный сценарий. На противоположных берегах Москвы-реки появились главнокомандующие и приступили к словесной перепалке. Их сменил поединок двух богатырей. После этого войска Ромодановского пошли в наступление, причем быстро овладели городом, что противоречило составленному плану: штурму должны были предшествовать осада с подкопами, возведением редутов, вылазки осажденных и т. п. Пришлось вывести войска Ромодановского из городка, вернуть туда бутурлинских стрельцов и повторить все действия.

Кожуховские маневры были самыми продолжительными, в них участвовало с обеих сторон по 15 тысяч человек. Они напоминали настоящее сражение: наступавшие и оборонявшиеся стреляли из ружей и пушек, бросали глиняные гранаты, начиненные порохом, закладывали мины под неприятельские укрепления и взрывали их, упражнялись в осадных и оборонительных работах. Это была последняя военная потеха Петра.

Петр, таким образом, в эти годы не заглядывал ни в Боярскую думу, ни в приказы. Государством управляли люди из окружения его матери и его самого. Что это были за люди?

В XVII веке среди сподвижников царей первостепенное место обычно занимали их ближайшие родственники. При первом Романове - Михаиле Федоровиче - фактическим главой правительства был властный и энергичный отец царя - патриарх Филарет. В годы правления Алексея Михайловича такую же роль выполнял сначала Борис Иванович Морозов, воспитатель царя, его «дядька», закрепивший свое положение брачным союзом с сестрой жены царя, а затем, после падения Морозова, - Милославские, родственники первой жены царя. При малолетнем Петре возглавлять правительство должны были родственники его матери - Нарышкины, а после женитьбы - представители новой фамилии, с которой он породнился, - Лопухины.

Другим источником, поставлявшим царям приближенных, являлись их ровесники, то есть люди, с которыми они росли и воспитывались. В «робятки» к наследнику зачислялись дети знатнейших фамилий. С ними он играл, учился, они же находились у него в услужении, с некоторыми из них устанавливались доверительные отношения, не прекращавшиеся и в годы, когда наследник становился царем. Златность этих «робяток», помноженная на близость к наследнику престола, обеспечивала им в будущем блестящую карьеру.

Родственники Петра по линии матери и жены не стали его соратниками. Нарышкины и их сторонники были истреблены во время стрелецкого мятежа 1682 года. Оставшийся в живых брат царицы Лев Кириллович Нарышкин по традиции занимал высокие посты в правительстве, но со смертью сестры оказался на вторых ролях. Он «был человек гораздо посреднего ума и невоздержной к питью, также человек гордый, и хотя не злодей, токмо не склончивой и добро делал без резону». Так о нем отзывался князь Борис Иванович Куракин.

Родственники супруги царя, Лопухины, тоже не выдвинули из своего рода сколь-либо заметных политических фигур отчасти потому, что этот род был ими беден, отчасти вследствие того, что рано женившийся Петр, быстро охладев к супруге, утратил интерес и к судьбам ее родственников.

Оставались сверстники, из рядов которых выдвинулось немало сподвижников царя. Но эти люди резко отличались от «робяток», окружавших предшественников Петра, и по степени знатности, и по психологии.

Кремлевский дворец был царской резиденцией. В юношеские годы Петра эту резиденцию занимали царевна Софья и соправитель Иван. Именно к Кремлю были прикованы взоры великородных людей, связывавших карьеру своих отпрысков с судьбами находившихся там представителей царствовавшей династии. В Кремле действовало правительство, оттуда производились назначения, там устраивались торжества и дипломатические церемонии.

Двор в Преображенском, где жила царица с сыном, находился на полуопальном положении и, хотя был расположен рядом с Москвой, представлял собою своего рода провинцию, где жизнь текла по иным законам, где придворный этикет не стеснял поведения Петра и не накладывал своим благочинием ограничений на характер его забав и развлечений. Иным был и состав двора в Преображенском. Здесь мы почти не встретим представителей знатных родов. Молодые люди, окружавшие Петра, не гнушались изнурительной работы, сопровождавшей военные забавы, во время этих забав складывались особые отношения, основанные совсем на иных принципах, чем в Кремлевском дворце.

Боярин оставался боярином, даже если он попадал в опалу и блистательно начатый в Москве жизненный путь завершал воеводой какого-либо окраинного уезда. Опала для него означала ущемление спеси родовитого человека, утрату возможности получить новые пожалования, но не означала полной катастрофы и лишения средств к существованию. Карьера сына такого боярина опиралась на чин и породу отца. У людей, окружавших Петра, не было подобной опоры, традиции преемственности отсутствовали. Меньшиков, не окажись он в компании Петра, в лучшем случае стал бы богатым купцом. Единственным достоянием Меншикова на первых порах были его ум, сметливость, безграничная преданность Петру, умение с полуслова понимать и даже угадывать его желания и прихоти.

Из окружения молодого Петра вышли потом военачальники и дипломаты, инженеры и администраторы. Но все это случилось позже. А пока, в первые годы правления Петра, они вместе с ним были поглощены военными играми, потешными сражениями, маневрами.

Делами управления, руководством работой правительственного механизма были заняты люди старшего поколения. Исключение составлял лишь Лев Кириллович Нарышкин, в свои 25 лет возглавивший Посольский приказ.

Внутренней политикой заправлял боярин Тихон Никитич Стрешнев, по отзыву Куракина, «человек лукавый и злого нраву, а ума гораздо среднего».

Правительство молодого Петра было скудно талантами. Печать этой скудности лежит на поверхности - достаточно перелистать страницы, на которых запечатлено законодательство первых лет царствования Петра - в нем невозможно обнаружить ни программы, ни твердой направляющей руки. Оно плелось в хвосте событий, как-то реагируя лишь на то, что вызывалось потребностями сегодняшнего дня. Выдающимися способностями обладал лишь князь Борис Алексеевич Голицын. По отзыву многократно цитированного Куракина, он был «человек ума великого, а особливо остроты, но к делам неприлежной, понеже любил забавы, а особливо склонен был к питию».

ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ В 1525 году великому князю Московскому Василию Ивановичу исполнилось 46 лет. Возраст немалый для мужчины, тем более в эпоху Средневековья, когда продолжительность человеческой жизни была гораздо короче, чем теперь. Тем не менее у великого князя все еще не